Жора и груши. Рассказы - Нина Заря-Абрамович

Собрались мы с Валькой Бомбейкиной в «Биллу», за продуктами. Валька выкатила из – за печи тележку-кравчучку, облачилась в новую дубленку, подбитую мехом норки. И мы вышли из ее милого домика в Цимбаловом Яру.

Я учтиво беру в руки тележку и чувствую, что она не только тяжела, словно, набита кирпичом, но и попахивает от нее, отнюдь, не цветами.

– Валя! Тележка полная! Вытащи груз! И что – то там, у тебя не того… – принюхиваюсь я.

– Вечно тебе микробы мерещатся! Не сочиняй! Поехали!

– Ну, поехали! Хозяин – барин!

Мы взбираемся на горку, к троллейбусу. Тележка тяжелая. Я толкаю ее с усилием. Валька меня опережает. И тут я вижу, что подол ее новой дубленки, которую я подарила ей недавно в знак дружбы и симпатии, будто собаки отгрызли. Такой хороший кусок оторван!

– Валя! Что с дубленкой? Какие псы тебя покусали?

– Да, пустяки! Это я из троллейбуса не успела выйти.

В «Билле» я предусмотрительно отдаю пахучую тележку в руки хозяйке. Мы ходим по магазину и Валька, легкомысленно игнорируя магазинную корзинку, складывает товар в свою тележку. Бывают такие люди!

На кассе Валька начала извлекать из своей тележки продукты. Она честно вытащила весь товар. И тут нас задержал бдительный охранник, неотрывно глядящий на нас в оба глаза. Он велел достать из кравчучки все, что там есть.

Я не знала, куда девать свои глаза!

Под общий хохот и хихиканье покупателей, из тележки, Валька вытащила на свет божий увесистый мешок с мусором, фрагменты сломанной табуретки, пакет с мясом, купленным в «Билле» еще две недели назад, судя по чеку, прилипшему к пакету, треснутый горшок с землей с засохшей геранью.

Валька Бомбейкина хороший человек и замечательный художник. Не взирая на вымышленную мной фамилию. Всегда согреет израненную душу. А какой натюрморт намалюет! Или пейзаж! А скульптуру изваяет! Закачаешься.

Но рамы из окон ее милого домика мы вытаскиваем не весной, в начале жары, а ближе к концу лета. Тогда же высаживаем и чернобривцы с георгинами.

Но это не очень мешает нашей дружбе.

Семь серебряных ложечек

Были мы с Валькой Бомбейкиной на крестинах. Под Киевом, в деревне. Там у ее друзей, – назовем их Сидоровы, – внук долгожданный родился. Славик.

Было все, как обычно, в таком таинственном деле: батюшка с крестом, Славик, ревущий на всю церковь, неожиданный его фонтанчик на батюшкину рясу, веселая парочка крестных, праздничный фейерверк. Да и мы с Валькой Бомбейкиной, как не пришей кобыле хвост на этом чужом празднике жизни.

Но, что – то необычное все же было.

Это семеро парней, дружной кучкой стоявших под куполом. Они внимательно наблюдали за действием.

Потом эти семеро парней оказались в доме Сидоровых. Они вполголоса общались с их дочерью Маришей, агукали со Славиком. Каждый по очереди дарил малышу подарки. А родители Мариши как – то очень гостеприимно рассаживали их за стол и как-то очень трогательно заглядывали в глаза каждому из них.

Конечно, я выяснила детали.

Сидоровы были зажиточными, у них имелось два добротных дома, большое хозяйство из пятнистых бычков и дочь Мариша.

Ей стукнуло уже 28 лет. А семьи не было, и, вроде бы, не предвиделось.

А Сидоровым так хотелось наследника! Кому же передать большое хозяйство с бычками?

Маришу мало интересовали патриархальные ценности. И особенно пятнистые бычки. Она, казалось, все время отдавала чтению классической литературы.

А Сидоровы так мечтали о наследнике… Короче, мне уже надоела эта бадяга…

Эти семеро парней были ее очень близкими друзьями. Настолько близкими, что Мариша совершенно не знала, кто отец ее Славика.

Хорошо, что не хрен!

Вчера я купила на блошином рынке портрет… как его… блин… Укроп? Петрушка? Ну, надо же, счас, счас …вспомню! Хрен!? Нет же…

А – а – а! Пас – тер – нак!

Именно так в мучениях, выковыривал из своей памяти имя поэта и писателя Бориса Пастернака один подвыпивший гражданин.

Да, что там гражданин! Я, вот, вроде, к литературе имею хоть какое – то отношение, и то по простоте души думала, что это Булгаков. Он, как-то, больше вяжется с Киевом, чем неожиданный москвич Пастернак.

Автор Нобелевского «Доктора Живаго» был продан мне за рекордно мизерную цену. 100 гривен. Эквивалент двум пузырям водки, да нехитрой закуски веселому гражданину, такому же знатоку Пастернака, как и я. Мы оба остались довольны.

Дома на обороте картины я нашла надписи. «Худ. М. Кириченко. 1 – Жив.»

Холст, подрамник, были стары и, вероятно, соответствовали времени жизни портретируемого. С художником, тоже, кажется, все понятно. Был такой в советской Украине, и даже в членах союза значился. А что такое «1 – Жив.»? Я долго ломала голову. Приходили на ум всякие глупости, типа Цой Жив! Пока не понесла картину своей подруге Вальке Бомбейкиной. Она сама художник. Правда, ее имени никто не найдет в справочных толмудах по той причине, что имя исковеркано мной из любви к подруге.

Оказалось, что художник Кириченко, царствие ему небесное, был дружен не только с Валькой Бомбейкиной, поскольку их мастерские были по соседству, но и с самим Борисом Пастернаком.

Конец ознакомительного фрагмента.